О гранях между жизнью и смертью.

В марте 2015 года малыш Гарделл Мартин упал в ледяной ручей и был мертв более полутора часов. Через неполных четыре дня он вышел из больницы живым и здоровым. Его история — одна из тех, что побуждают ученых пересмотреть сам смысл понятия «смерть».

Сначала ей показалось, что у нее просто разболелась голова — но так, как никогда еще не болела.

22-летняя Карла Перес ждала второго ребенка — шел шестой месяц беременности. Поначалу она не слишком испугалась и решила прилечь, надеясь, что голова пройдет. Но боль только усиливалась, и, когда Перес вырвало, она попросила брата позвонить в службу 911.

Нестерпимая боль скрутила Карлу Перес 8 февраля 2015 года, ближе к полуночи. Скорая доставила Карлу из ее дома в Ватерлоо, штат Небраска, в Методистскую женскую больницу в Омахе. Там женщина начала терять сознание, остановилось дыхание, и врачи вставили ей в горло трубку, чтобы кислород продолжал поступать к плоду. Компьютерная томография показала: обширное кровоизлияние в мозг создало в черепе женщины огромное давление.

Перес перенесла инсульт, но плод, на удивление, не пострадал, его сердце продолжало биться уверенно и ровно, как будто ничего не случилось. Около двух часов ночи повторная томография показала: внутричерепное давление необратимо деформировало мозговой ствол.

«Увидев это, — говорит Тифани Сомер-Шели, врач, которая наблюдала Перес и в первую, и во вторую беременность, — все поняли, что ничего хорошего ждать не приходится».

Карла оказалась на зыбкой грани между жизнью и смертью: ее мозг прекратил функционировать без шансов на восстановление — иными словами, умер, но жизнедеятельность организма можно было поддерживать искусственно, в данном случае — чтобы дать возможность 22-недельному плоду развиться до той стадии, когда он сможет существовать самостоятельно.

Людей, которые, как и Карла Перес находятся в пограничном состоянии, с каждым годом становится все больше, по мере того, как ученые все отчетливее понимают, что у «переключателя» нашего существования не два положения вкл./выкл., а гораздо больше, и между белым и черным есть место для множества оттенков. В «серой зоне» все не безвозвратно, иногда бывает трудно определить, что такое жизнь, а некоторые люди пересекают последнюю черту, но возвращаются — и порой в подробностях рассказывают об увиденном по ту сторону.

«Смерть — это процесс, а не мгновение», — пишет реаниматолог Сэм Парниа в книге «Стирая смерть»: сердце перестает биться, но органы не умирают в ту же минуту. На самом деле, пишет доктор, они могут оставаться неповрежденными еще довольно долго, а это означает, что в течение длительного времени «смерть полностью обратима».

Каким же образом та, чье имя — синоним беспощадности, может быть обратима? Какова природа перехода через эту «серую зону»? Что происходит при этом с нашим сознанием?

В Сиэтле биолог Марк Рот ставит эксперименты, погружая животных в искусственный анабиоз с помощью химических соединений, которые замедляют сердцебиение и метаболизм до уровней, схожих с теми, которые наблюдаются во время спячки. Его цель — сделать людей, столкнувшихся с инфарктом, «немножко бессмертными», пока они не преодолеют последствия кризиса, поставившего их на грань жизни и смерти.

В Балтиморе и Питтсбурге команды травматологов под руководством хирурга Сэма Тишермана проводят клинические испытания, в ходе которых пациентам с огнестрельными и ножевыми ранениями понижают температуру тела, чтобы замедлить кровотечение на период, необходимый, чтобы наложить швы. Эти врачи используют холод с той же целью, что Рот — химические соединения: он позволяет на время «убить» пациентов, чтобы в конечном итоге спасти им жизнь.

В Аризоне специалисты по криоконсервации хранят тела более 130 своих клиентов в замороженном состоянии — это тоже разновидность «пограничной зоны». Они надеются, что когда-нибудь в отдаленном будущем, может быть, через несколько столетий, этих людей можно будет разморозить и оживить, а медицина к тому времени будет способна вылечить болезни, от которых они скончались.

В Индии нейробиолог Ричард Дэвидсон изучает буддийских монахов, впавших в состояние, известное как тукдам, при котором биологические признаки жизни исчезают, однако тело, кажется, не подвергается разложению неделю или дольше. Дэвидсон пытается зафиксировать в мозге этих монахов какую-то активность, надеясь выяснить, что происходит после того, как прекращается кровообращение.

А в Нью-Йорке Сэм Парниа с воодушевлением рассказывает о возможностях «отсроченной реанимации». По его словам, сердечно-легочная реанимация действует лучше, чем принято считать, и при определенных условиях — когда температура тела понижена, непрямой массаж сердца правильно регулируется по глубине и ритму, а кислород подается медленно, чтобы избежать повреждения тканей, — некоторых пациентов можно вернуть к жизни даже после того, как у них уже несколько часов не билось сердце, и часто — без долгосрочных негативных последствий. Сейчас доктор исследует один из самых таинственных аспектов возвращения из мертвых: почему так много людей, перенесших клиническую смерть, описывают, как их сознание отделялось от тела? Что эти ощущения могут поведать нам о природе «пограничной зоны» и о самой смерти?

По словам Марка Рота из Центра исследования раковых заболеваний имени Фреда Хатчинсона в Сиэтле, роль кислорода на границе между жизнью и смертью весьма неоднозначна. «Уже в 1770-х годах, как только был открыт кислород, ученые поняли, что он необходим для жизни, — говорит Рот. — Да, если сильно уменьшить концентрацию кислорода в воздухе, то можно убить животное. Но, как ни парадоксально, если вы продолжите снижать концентрацию до определенного порога, животное будет жить, впав в анабиоз».

Марк показал, как работает этот механизм, на примере обитающих в почве круглых червей — нематод, которые могут жить при концентрации кислорода всего 0,5 процента, но умирают, когда ее уменьшают до 0,1 процента. Однако если быстро пройти этот порог и продолжить снижать концентрацию кислорода — до 0,001 процента или даже меньше — черви впадают в состояние анабиоза. Таким способом они спасаются, когда для них наступают суровые времена, — чем напоминают животных, впадающих в спячку на зиму. Лишенные кислорода, впавшие в анабиоз существа кажутся мертвыми, но это не так: огонек жизни все еще теплится в них.

Рот пытается контролировать это состояние, впрыскивая подопытным животным «элементарный восстановитель» — например, йодистую соль, — который значительно снижает их потребность в кислороде. Вскоре он опробует этот метод и на людях, чтобы свести к минимуму ущерб, который может наносить пациентам лечение после инфаркта. Идея заключается в том, что, если йодистая соль замедлит кислородный обмен, это может помочь избежать ишемически-реперфузионного повреждения миокарда. Такого рода повреждение вследствие избыточного поступления обогащенной кислородом крови туда, где ранее испытывался ее недостаток, бывает следствием таких методов лечения, как баллонная ангиопластика сосудов. В состоянии анабиоза поврежденное сердце сможет потихоньку питаться кислородом, поступающим из починенного сосуда, а не захлебываться им.

В студенческие годы Эшли Барнетт попала в серьезную автомобильную аварию на шоссе в Техасе, вдалеке от крупных городов. У нее были раздроблены кости таза, разорвана селезенка, она истекала кровью. В эти минуты, вспоминает Барнетт, ее сознание скользило между двумя мирами: в одном спасатели извлекали ее из покореженной машины с помощью гидравлического инструмента, там царили хаос и боль; в другом сиял белый свет и не было ни боли, ни страха. Через несколько лет у Эшли обнаружили рак, но благодаря своему околосмертному опыту молодая женщина была уверена: она будет жить. Сегодня Эшли — мать троих детей, она консультирует людей, выживших после аварий.

Вопрос жизни и смерти, по Роту — это вопрос движения: с точки зрения биологии чем меньше движения — тем, как правило, дольше жизнь. Семена и споры могут прожить сотни и тысячи лет — иными словами, они практически бессмертны. Рот мечтает о том дне, когда с помощью восстановителя вроде йодистой соли (первые клинические испытания скоро начнутся в Австралии) можно будет сделать человека бессмертным «на мгновение» — на то самое мгновение, когда это больше всего ему нужно, когда его сердце в беде.

Впрочем, Этот метод не помог бы Карле Перес, чье сердце ни на секунду не переставало биться. На следующий день после того, как были получены ужасающие результаты компьютерной томографии, врач Сомер-Шели попыталась объяснить потрясенным родителям, Модесто и Берте Хименес, что у их прекрасной дочери, молодой женщины, обожавшей трехлетнюю дочурку, окруженной множеством друзей и любившей танцевать, наступила смерть мозга.

Нужно было преодолеть языковой барьер. Родной язык Хименесов — испанский, и все, что говорила врач, приходилось переводить. Но был и другой барьер, посложнее языкового — само понятие смерти мозга. Этот термин по-явился в конце 1960-х, когда совпали по времени два достижения медицины: появилось оборудование для поддержания жизни, которое размыло границу между жизнью и смертью, и были достигнуты успехи в трансплантации органов, породившие необходимость сделать эту границу как можно более отчетливой. Смерть нельзя было определять по-старому, только как прекращение дыхания и сердцебиения, поскольку аппараты искусственного дыхания мог-ли поддерживать и то, и другое неопределенно долгое время. Жив или мертв человек, подключенный к такому аппарату? Если его отключить, то когда будет правильным с моральной точки зрения изъять его органы, чтобы пересадить их кому-нибудь другому? И если пересаженное сердце вновь забьется в другой груди, то можно ли считать, что донор был действительно мертв, когда вырезали его сердце?

Для обсуждения этих деликатных и непростых вопросов в 1968 году в Гарварде собрали комиссию, которая сформулировала два определения смерти: традиционное, сердечно-легочное, и новое, основанное на критериях неврологии. Среди этих критериев, которые сегодня применяются для установления факта смерти мозга, есть три важнейших: кома, или полное и устойчивое отсутствие сознания, апноэ, или неспособность дышать без аппарата искусственного дыхания, и отсутствие рефлексов ствола головного мозга, которое определяется простыми тестами: можно ополоснуть уши пациента холодной водой и проверить, двигаются ли глаза, или сжать ногтевые фаланги твердым предметом и посмотреть, не реагируют ли мышцы лица, или воздействовать на горло и бронхи, пытаясь вызвать кашлевой рефлекс.

Все это довольно просто и все же противоречит здравому смыслу. «Пациенты, у которых наступила смерть мозга, не выглядят мертвыми, — писал в 2014 году в научном журнале American Journal of Bioethics Джеймс Бернат, невролог из Дартмутского медицинского колледжа. — Это противоречит нашему жизненному опыту — называть мертвым пациента, у которого продолжает биться сердце, течет по сосудам кровь и функционируют внутренние органы». Cтатья, цель которой — прояснить и подкрепить концепцию смерти мозга, появилась как раз тогда, когда в американской прессе широко обсуждались медицинские истории двух пациенток. Первая, Джахи Макмат, подросток из Калифорнии, испытала острое кислородное голодание во время операции по удалению миндалин, и ее родители отказались смириться с диагнозом «смерть мозга». Другая, Марлиз Муньос, беременная женщина, чей случай принципиально отличался от случая Карлы Перес. Родственники не хотели, чтобы в ее теле искусственно поддерживалась жизнь, однако администрация больницы не прислушалась к их требованию, поскольку полагала, что закон штата Техас обязывает врачей сохранить жизнь плода. (Позже суд вынес решение в пользу родственников.)

…Через два дня после инсульта Карлы Перес ее родители вместе с отцом будущего ребенка приехали в Методистскую больницу. Там, в конференц-зале, их ждали 26 сотрудников клиники — неврологи, специалисты по паллиативной терапии и этике, медсестры, священники, социальные работники. Родители напряженно вслушивались в слова переводчика, который объяснял им, что тесты показали: мозг их дочери перестал функционировать. Они узнали, что больница предлагает поддерживать жизнедеятельность организма Перес, пока ее плоду не исполнится как минимум 24 недели — то есть до тех пор, пока шансы на его выживание вне материнской утробы станут хотя бы 50 на 50. Если повезет, сказали врачи, то им удастся поддерживать жизнедеятельность еще дольше, с каждой неделей повышая вероятность того, что младенец появится на свет.

Возможно, в этот момент Модесто Хименес вспомнил разговор с Тифани Сомер-Шели — единственной во всей больнице, кто знал Карлу живой, смеющейся, любящей женщиной. Накануне вечером Модесто отвел Тифани в сторону и тихо задал всего один вопрос.

«Нет, — ответила доктор Сомер-Шели. — Скорее всего, ваша дочь никогда не проснется». Это были, возможно, самые трудные слова в ее жизни. «Как медик я понимала, что смерть мозга — это смерть, — говорит она. — С медицинской точки зрения Карла в тот момент уже была мертва». Но глядя на пациентку, лежащую в реанимационном отделении, Тифани чувствовала, что ей почти так же трудно поверить в этот неоспоримый факт, как и родителям умершей. Перес выглядела так, словно только что успешно перенесла операцию: ее кожа была теплой, грудь поднималась и опускалась, а в животе у нее шевелился плод — по всей видимости, совершенно здоровый.Тогда, в переполненном конференц-зале, родители Карлы сказали врачам: да, они понимают, что мозг их дочери мертв, и она уже никогда не проснется. Но прибавили, что будут молиться об un milagro — чуде. На всякий случай.

Во время семейного пикника на берегу озера Слипи-Холлоу (Сонная лощина) на севере штата Нью-Йорк Тони Кикориа, хирург-ортопед, пытался позвонить матери. Начиналась гроза, и молния, ударив в телефон, прошла через голову Тони. У него остановилось сердце. Кикориа вспоминает, что ощутил, как покидает собственное тело и движется сквозь стены к голубовато-белому свету, чтобы соединиться с Богом. Вернувшись к жизни, он неожиданно почувствовал влечение к игре на фортепиано и стал записывать мелодии, которые, казалось, сами собой «скачивались» в его мозг. В конце концов Тони пришел к убеждению, что жизнь ему была сохранена для того, чтобы он мог транслировать в мир «музыку с небес».

Возвращение человека из мертвых — что это, если не чудо? И, надо сказать, такие чудеса в медицине иногда случаются.

Супруги Мартин знают это не понаслышке. Прошлой весной их младший сын Гарделл побывал в царстве мертвых, упав в ледяной ручей. Большое семейство Мартинов — муж, жена и семеро детей — живет в Пенсильвании, в сельской местности, где семье принадлежит большой участок земли. Дети обожают исследовать территорию. Теплым мартовским днем 2015 года два старших мальчика отправились на прогулку и взяли с собой Гарделла, которому не было и двух лет. Малыш поскользнулся и упал в ручей, протекающий в сотне метров от дома. Заметив исчезновение брата, перепуганные мальчики некоторое время пытались найти его сами. Время шло…

К тому моменту, когда бригада спасателей добралась до Гарделла (из воды его вытащил сосед), сердце малыша не билось уже по меньшей мере тридцать пять минут. Спасатели начали делать наружный массаж сердца и не прекращали его ни на минуту на протяжении всех 16 километров, отделявших их от ближайшей Больницы общины евангелистов. Сердце мальчика не удалось запустить, температура тела упала до 25 °C. Врачи подготовили Гарделла к транспортировке вертолетом в Медицинский центр Гейзингера, расположенный в 29 километрах, в городе Дэнвилл. Сердце по-прежнему не билось.

«Он не подавал признаков жизни, — вспоминает Ричард Ламберт, педиатр, ответственный за применение обезболивающих лекарств в этом медицинском центре, член реанимационной бригады, которая ждала самолет. — Он выглядел так, словно… Ну, в общем, кожа потемнела, губы синие…». Голос Ламберта затихает, когда он вспоминает этот ужасный момент. Он знал, что утонувшие в ледяной воде дети иногда возвращаются к жизни, но никогда не слышал, чтобы это происходило с малышами, которые не подавали признаков жизни так долго. Что еще хуже, уровень рН крови мальчика был критически низок — верный признак близкого наступления функциональной недостаточности органов.

…Дежурный реаниматолог обернулся к Ламберту и его коллеге Франку Маффеи, директору отделения реанимации детской больницы Центра Гейзингера: может, пора уже оставить попытки оживить мальчика? Но ни Ламберт, ни Маффеи не хотели сдаваться. Обстоятельства в целом подходили для успешного возвращения из мертвых. Вода была холодной, ребенок — маленьким, попытки реанимировать мальчика начались уже через несколько минут, после того как он утонул, и с тех пор не прекращались. «Давайте продолжим, еще чуть-чуть», — сказали они коллегам.

И продолжили. Еще 10 минут, еще 20 минут, потом еще 25. К этому времени Гарделл не дышал, и его сердце не билось уже более полутора часов. «Обмякшее, холодное тело без признаков жизни», — вспоминает Ламберт. Однако реанимационная бригада продолжала работать и следить за состоянием мальчика. Врачи, делавшие наружный массаж сердца, сменялись каждые две минуты — это очень тяжелая процедура, если ее выполнять правильно, даже когда у пациента такая крохотная грудная клетка. Тем временем другие реаниматологи вставляли катетеры в бедренную и яремную вены, желудок и мочевой пузырь Гарделла, вливая в них теплые жидкости, чтобы постепенно повысить температуру тела. Но толку от этого, похоже, не было.

Вместо того чтобы полностью прекратить реанимацию, Ламберт и Маффеи приняли решение перенести Гарделла в хирургическое отделение, чтобы подключить его к аппарату искусственного кровообращения. Этот наиболее радикальный способ согревания тела был последней отчаянной попыткой заставить сердце ребенка снова начать биться. Обработав руки перед операцией, врачи еще раз проверили пульс.

Невероятно: он появился! Почувствовалось сердцебиение, сначала слабое, но ровное, без характерных нарушений ритма, которые иногда появляются после длительной остановки сердца. Всего через три с половиной дня Гарделл покинул больницу вместе со своими родными, возносящими молитвы небесам. Его чуть-чуть не слушались ноги, но в остальном мальчик чувствовал себя прекрасно.

После лобового столкновения двух автомобилей студентка Триша Бейкер оказалась в больнице в Остине, штат Техас, со сломанным позвоночником и сильнейшей кровопотерей. Когда началась операция, Триша почувствовала, что зависла под потолком. Она отчетливо видела прямую линию на мониторе — сердце перестало биться. Затем Бейкер оказалась в больничном коридоре, где ее убитый горем отчим покупал в автомате шоколадный батончик; именно эта деталь впоследствии убедила девушку, что ее перемещения не были галлюцинацией. Сегодня Триша преподает писательское мастерство и уверена, что духи, сопровождавшие ее по ту сторону смерти, направляют ее и в жизни.

Гарделл слишком мал, чтобы поведать о том, что он испытывал, когда на протяжении 101 минуты был мертв. Но иногда люди, спасенные благодаря упорной и высококачественной реанимации, вернувшись к жизни, рассказывают о том, что видели, причем истории их вполне конкретны — и пугающе похожи одна на другую. Эти рассказы неоднократно служили предметом научного изучения, в последний раз — в рамках проекта AWARE, который возглавлял Сэм Парниа, руководитель исследований в области реаниматологии в Университете Стоуни-Брук. С 2008 года Парниа и его коллеги рассмотрели 2060 случаев остановки сердца, произошедших в 15 американских, британских и австралийских больницах. В 330 случаях пациенты выжили, и 140 выживших были опрошены. В свою очередь, 45 из них сообщили, что во время реанимационных процедур находились в некой форме сознания.

Хотя большинство не могли в подробностях вспомнить то, что ощущали, рассказы других были сходны с теми, что можно прочитать в бестселлерах вроде «Небеса реальны»: время убыстрялось или замедлялось (27 человек), они испытывали умиротворение (22), отделение сознания от тела (13), радость (9), видели яркий свет или золотистую вспышку (7). Некоторые (точное количество не приводится) сообщили о неприятных ощущениях: им было страшно, казалось, что они тонут или что их куда-то несет глубоко под водой, а один человек увидел «людей в гробах, которые закапывали в землю вертикально».

Парниа и его соавторы написали в медицинском журнале Resuscitation («Реанимация»), что их исследование дает возможность продвинуться в понимании того разнообразного ментального опыта, который, вероятно, сопутствует смерти после остановки кровообращения. По мнению авторов, следующим шагом должно стать изучение того, влияет ли — и если да, то как — этот опыт, который большинство исследователей называет околосмертными переживаниями (Парниа предпочитает формулировку «переживания после смерти»), на выживших пациентов после выздоровления, не вызывает ли он когнитивных проблем или посттравматического стресса. Что не исследовала команда AWARE, так это типичный эффект околосмертного переживания — усиливающееся ощущение того, что твоя жизнь имеет смысл и значение.

Об этом ощущении часто рассказывают пережившие клиническую смерть — а некоторые даже пишут целые книги. Мэри Нил, хирург-ортопед из Вайоминга, упомянула об этом эффекте, выступая в 2013 году перед большой аудиторией на симпозиуме «Переосмысление смерти» в Нью-Йоркской академии наук. Нил, автор книги «На небеса и обратно», рассказала о том, как 14 лет назад во время сплава на байдарке по горной реке в Чили она пошла ко дну. В тот момент Мэри ощутила, как душа отделяется от тела и взлетает над рекой. Мэри вспоминает: «Я шла по изумительно красивой дороге, ведущей к величественному зданию с куполом, откуда, я точно знала, возврата уже не будет, — и мне не терпелось поскорее до него добраться».

Мэри в тот момент была способна анализировать, насколько странными были все ее ощущения, она вспоминает, как гадала, сколько времени пробыла под водой (по меньшей мере 30 минут, как она узнала впоследствии), и утешала себя тем, что ее мужу и детям будет хорошо и без нее. Затем женщина почувствовала, как ее тело вытаскивают из байдарки, ощутила, что оба ее коленных сустава сломаны, и увидела, как ей делают искусственное дыхание. Она услышала, как один из спасателей зовет ее: «Вернись, вернись!». Нил вспоминала, что, услышав этот голос, ощутила «сильнейшее раздражение».

Кевин Нельсон, невролог из Университета Кентукки, принимавший участие в дискуссии, был настроен скептически — не к воспоминаниям Нил, которые признавал яркими и подлинными, а к их интерпретации. «Это не ощущения умершего человека, — сказал Нельсон во время дискуссии, возражая также и против точки зрения Парниа. — Когда человек испытывает такие ощущения, его мозг вполне жив и весьма активен». По мнению Нельсона, то, что ощутила Нил, могло объясняться так называемым «вторжением быстрого сна», когда та же активность мозга, которая свойственна ему во время сновидений, почему-то начинает проявляться в каких-либо других, не связанных со сном обстоятельствах — например, во время внезапного кислородного голодания. Нельсон полагает, что околосмертные переживания и ощущение отделения души от тела вызваны не умиранием, а гипоксией (кислородной недостаточностью) — то есть потерей сознания, но не самой жизни.

Есть и другие психологические объяснения околосмертных переживаний. В Университете Мичигана группа исследователей под руководством Джимо Борджигин измерила волны электромагнитного излучения мозга после остановки сердца у девяти крыс. Во всех случаях высокочастотные гамма-волны (те, что ученые связывают с мыслительной деятельностью) становились более сильными — и даже более четкими и упорядоченными, чем во время обычного бодрствования. Может быть, пишут исследователи, это и есть околосмертное переживание — повышенная активность сознания, возникающая в переходный период перед окончательной смертью?

Еще больше вопросов возникает при изучении уже упоминавшегося тукдама — состояния, когда буддийский монах умирает, однако еще неделю, а то и больше его тело не проявляет признаков разложения. Пребывает ли он при этом в сознании? Мертв он или жив? Ричард Дэвис из Университета Висконсина многие годы изучает неврологические аспекты медитации. Его все эти вопросы занимают давно — в особенности после того, как ему довелось увидеть монаха в тукдаме в буддийском монастыре Deer Park в Висконсине.

«Если бы я случайно зашел в ту комнату, я подумал бы, что он просто сидит, погруженный в глубокую медитацию, — говорит Дэвидсон, и в его голосе в телефонной трубке слышны нотки благоговения. — Его кожа выглядела абсолютно нормально, ни малейших признаков разложения». Ощущение, вызванное непосредственной близостью этого мертвого человека, способствовало тому, что Дэвидсон начал исследовать феномен тукдама. Он привез необходимое медицинское оборудование (электроэнцефалографы, стетоскопы и т. п.) на два полевых исследовательских пункта в Индии и обучил команду из 12 тибетских врачей проводить обследование монахов (начинать надлежало, когда те были бесспорно живы), чтобы выяснить, продолжается ли в их мозге какая-нибудь деятельность после смерти.

«Вероятно, многие монахи входят в состояние медитации, перед тем как умереть, и после смерти оно каким-то образом сохраняется, — делится размышлениями Ричард Дэвидсон. — Но как это происходит и чем это можно объяснить, ускользает от нашего обыденного понимания».

Исследование Дэвидсона, основанное на принципах европейской науки, ставит целью добиться иного, более тонкого, понимания проблемы, понимания, которое могло бы пролить свет не только на то, что происходит с монахами в тукдаме, но и с любым человеком, пересекающим границу между жизнью и смертью.

Обычно разложение начинается практически сразу после смерти. Когда мозг перестает функционировать, он теряет способность поддерживать равновесие всех других систем организма. Поэтому для того, чтобы Карла Перес продолжала вынашивать ребенка, после того как ее мозг прекратил работать, команде из ста с лишним врачей, медсестер и других сотрудников больницы пришлось выступить в роли своего рода дирижеров. Они круглые сутки отслеживали показания приборов, измерявших артериальное давление, функцию почек и баланс электролитов, и постоянно вносили изменения в состав жидкостей, вводимых пациентке через катетеры.

Но, даже выполняя функции погибшего мозга Перес, врачи не могли воспринимать ее как мертвую. Все без исключения относились к ней так, словно она была в глубокой коме, и, входя в палату, здоровались, называя пациентку по имени, а уходя — прощались.

Отчасти они вели себя так, уважая чувства родных Перес, — врачам не хотелось создавать впечатление, будто они относятся к ней как к «контейнеру для младенца». Но иногда их поведение выходило за рамки обычной вежливости, и становилось понятно, что люди, ухаживающие за Перес, на самом деле относятся к ней как к живой.

Тодд Ловгрен, один из руководителей этой команды медиков, знает, что такое потерять ребенка — его дочери, погибшей в раннем детстве, старшей из пяти его детей, могло бы исполниться двенадцать лет. «Я не уважал бы себя, если бы не относился к Карле как к живому человеку, — сказал он мне. — Я видел молодую женщину с лаком на ногтях, мать расчесывала ей волосы, у нее были теплые руки и пальцы на ногах… Функционировал ее мозг или нет, я не думаю, что она перестала быть человеком».

Говоря скорее как отец, а не как врач, Ловгрен признается: ему казалось, будто что-то от личности Перес по-прежнему присутствует на больничной койке — даже несмотря на то, что после контрольной компьютерной томографии он знал: мозг женщины не просто не функционирует; значительные его участки начали отмирать и распадаться (Тем не менее доктор не стал проводить тест на последний признак смерти мозга, апноэ, так как опасался, что, отключив Перес от аппарата искусственного дыхания даже на несколько минут, он мог причинить вред плоду).

18 февраля, через десять дней после инсульта Перес, обнаружилось, что ее кровь перестала нормально сворачиваться. Стало понятно: отмирающие ткани мозга проникают в кровеносную систему — еще одно свидетельство в пользу того, что она уже не поправится. К тому времени плоду было 24 недели, так что врачи приняли решение перевести Перес из главного кампуса назад, в отделение акушерства и гинекологии Методистской больницы. Им удалось на время справиться с проблемой свертывания крови, однако они были готовы сделать кесарево сечение в любой момент — как только станет понятно, что медлить нельзя, как только даже видимость жизни, которую им удавалось поддерживать, начнет исчезать.

По мнению Сэма Парниа, смерть в принципе обратима. Клетки внутри организма человека, говорит он, обычно не умирают сразу вместе с ним: некоторые клетки и органы могут оставаться жизнеспособными в течение нескольких часов и, может быть, даже дней. Вопрос о том, когда можно объявить человека мертвым, иногда решается в соответствии с личной точкой зрения врача. В годы его учебы, говорит Парниа, массаж сердца прекращали делать через пять-десять минут, полагая, что по истечении этого времени мозг все равно непоправимо пострадает.
Однако ученые-реаниматологи нашли способы предотвращать смерть мозга и других органов даже после остановки сердца. Они знают, что этому способствует понижение температуры тела: Гарделлу Мартину помогла ледяная вода, а в некоторых реанимационных отделениях каждый раз перед началом массажа сердца пациента охлаждают специально. Ученым также известно, насколько важны упорство и настойчивость.

Сэм Парниа сравнивает реаниматологию с аэронавтикой. На протяжении всей истории человечества казалось, что люди никогда не будут летать, и тем не менее в 1903 году братья Райт поднялись в небо на своем аэроплане. Поразительно, отмечает Парниа, что от того первого полета, продолжавшегося 12 секунд, до высадки на Луне прошло всего 66 лет. Он полагает, что подобные успехи могут быть достигнуты и в реаниматологии. Что же касается воскрешения из мертвых, думает ученый, то здесь мы пока находимся на стадии первого аэроплана братьев Райт.

И все же врачи уже способны отвоевывать жизнь у смерти удивительными, дарящими надежду способами. Одно такое чудо произошло в штате Небраска в канун Пасхи, ближе к полудню 4 апреля 2015 года, когда с помощью кесарева сечения в Методистской женской больнице был рожден мальчик, получивший имя Анхель Перес. Анхель появился на свет потому, что врачи смогли поддерживать жизнедеятельность организма его матери, чей мозг был мертв, на протяжении 54 дней — достаточный срок, чтобы плод смог развиться в маленького, но вполне нормального — удивительного в своей нормальности — новорожденного весом 1300 граммов. Этот ребенок и оказался тем чудом, о котором молились его бабушка с дедушкой.
Источник: nat-geo.ru